«Сказала Гарцуеву, что мне уже неловко играть 16-летнюю. На что он улыбнулся: «Ну нет, еще пойдет!»

Катерина в труппе Купаловского с 1998-го. И еще в Беларуси создавала уникальные наряды, которым наверняка позавидуют и немецкие модницы. Три с половиной года назад наша собеседница переехала с семьей в Берлин.

— Катерина, когда увидела ваши завораживающие палантины и пальто, подумала, что даже если в эмиграции не сложится с актерством, то дизайном наверняка заработаете в Германии хорошие деньги.

— Расскажите, где заработать эти деньги (смеется). Вдохновение есть, но творю я сейчас в основном для себя и близких. Не нашла тут иного источника дохода и спроса на ручной труд. У меня нет клиентской базы, я не умею продавать через интернет, в основном все идет в шкаф.

— Может, проблема в том, что вы не ведете соцсети, и про вас попросту не знают?

— Да, когда-то был инстаграм, куда я выложила несколько нарядов, но на том и заглохло.

В Минске у меня был свой кабинет и вязальная машинка «Аделаида», купленная за огромную кучу долларов. Манекены и все остальное. Сейчас этого нет.

Пока шью себе и подросшему сыну. Ему очень нравится жить в Берлине, он прям чувствует уличную моду. Приходит и говорит: «Мам, вот тебе плед — сшей мне из него штаны». И мы с ним сидим и выдумываем.

Еще в Берлине у меня есть подруга, очень известный, медийный человек, ей я тоже сшила пару вещей. Надеюсь, она, как известная личность, будет их продвигать (улыбается).   

— Первым делом вспоминаю Веронику Круглову и Свету Бень.

— Да, это Вероника (улыбается).

«Ну и что вы там сидите? Уезжайте — я вам помогу»

— Почему Германия? Как случилась ваша эмиграция, и что оказалось самым сложным за эти годы?

— Мой муж еще в Минске работал на немецкое телевидение. Был ответственным продюсером за страны постсоветского лагеря. И когда жизнь стала стучаться нехорошими стуками, мы несколько месяцев сидели в своем маленьком домике на хуторе, на границе с Литвой. По сути, чтобы не ждать, когда в 7 утра к тебе постучат в дверь городской квартиры.

Однажды начальница мужа сказала: «Ну и что вы там сидите? Уезжайте — я вам помогу».

И вот мы уже три с половиной года живем в Берлине. Вначале я три месяца жила в Германии, потом три месяца в Варшаве, где репетировали новые спектакли. И только недавно задумалась, что надо бы и немецкий учить. До того не было ни времени, ни желания.

И вот уже хожу на курсы, чувствуя себя полной дурой. Ни запомнить, ни выучить (улыбается).

— Хорошо, что вы про это говорите с юмором. Проблема многих беларусов, что мы зажатые, нам все стеснительно, неудобно. Тем более в эмиграции, начиная жизнь заново.

—  Как и многие, мы думали, что все это на пару месяцев, максимум — год. Представляла, как возвращаюсь в свою квартиру, где все создано моими руками. И дальше все хорошо...

Но не так давно почувствовала: «А что, собственно, происходит? Это же не я, это все не со мной». Ощущение, что я где-то там умерла, меня переправили через реку в некий ад, чистилище, и я все это проживаю. И жду, что меня вернут обратно. А пока, будто с огромной высоты, расстояния, сбоку, наблюдаю за тем, что происходит сегодня в Беларуси.

Но это все так далеко, и ты не можешь ни на что повлиять. Очень хочется вернуться, но ты словно ждешь чьей-то воли, руки, что тебя возьмут и перенесут, переродят.

Когда-то это же все закончится. Но когда? И почему это все до сих пор происходит?

«Кто-то там даже веселился и рассматривал наши семейные фотоальбомы, где вся наша жизнь»

— Весной 2020-го вы только переехали из Минска на хутор, в свой дом, который строили и создавали сами...

— Тогда был ковид, сын учился удаленно, а мы репетировали по зуму с Пинигиным...

Не так давно нам позвонили соседи, сообщили, что наш дом обворовали. И кто-то там даже веселился, жил, рассматривал наши семейные фотоальбомы, где вся наша жизнь. Пропало много вещей.

Наш дом на хуторе, до деревни метров 500, там редко кто ходит. Поэтому кто это мог быть — мне не очень понятно. Поленились вынести только холодильник и газовый баллон. Так что для развития нашей депрессии это был тот еще толчок.

— Недавно в Варшаве прошел «Тэатральны тыдзень з Вольнымі купалаўцамі», в котором вы принимали участие. Ваша Любка из постановки «Гуси-люди-лебеди» — полный восторг. Вы настолько органично смотрелись в роли 16-летней оторвы-школьницы! Как получилось?

— Гарцуев сказал: «Будем делать!» И всё. Нас всего-то три женщины в труппе: я, Зоя Валентиновна (Белохвостик) и Валя Гарцуева.

Пару лет назад, когда мы выходили на сцену с «Гусями», я сказала: «Александр Федорович, как-то уже мне стыдновато, неловко играть 16-летнюю. Мне ж давно не 16...» И он через паузу, что меня очень удивило, ответил: «Ну нет, ну еще пойдет (смеется)».

Несколько месяцев мы жили все вместе, в одном Доме творчества на краю Варшавы, репетировали на кухне. И это очень позитивные ощущения — когда мы снова стали командой. 

Жили по двое, по трое в комнатах. Получилась такая коммунальная квартира. Общались, ходили гулять в лес, он там огромный и рядом. Прекрасное ощущение, словно ты в летнем лагере и снова подросток.

«Экстремистов» мы сделали за 26 дней»

— Спектакль «Экстремисты» мы сделали за рекордные 26 дней. Еще шутили, что скоро станем настолько готовы ко всему, что о-па, 2 часа — и вечером поехали играть спектакль.

Но когда стояли на сцене после спектакля, пронзила мысль, что это последний мой выход — и всё. А завтра опять уроки немецкого и вся рутина, в которую ты нехотя влез и к которой более-менее привык.

В Германии, где я сейчас живу, Света Бень в конце октября делает «Ноч растраляных паэтаў». Мы встречаемся, и все вместе читаем стихи. Люди приходят и с удовольствием слушают, для них это важно. И мне приятно, что я снова пригодилась (улыбается). Иногда зовут на концерты и презентации, но... ты все равно один.

Если в Варшаве Сережа (Чуб – С.) с Олегом (Гарбузом – С.) и Валей (Гарцуевой – С.) могут вместе собраться, что-то придумать, проговорить, то мне здесь почти не с кем общаться.

«Мне кажется, что 8-ми часовая работа превращает человека в робота»

— Если попасть на волну пессимизма в эмиграции — выбраться из нее очень сложно. И я не к тому, что я не чувствую, очень даже чувствую весь происходящий ужас. Плюс общаюсь с друзьями (единицы остались в Минске) и вижу, как они потухают... Всегда поддерживаю, говорю «увидимся» или «давай пообщаемся, выпьем вина по видеосвязи». 

— Вы поддерживаете тех, кто остался дома, в своей жизни. И находится там, куда мы мечтаем вернуться.

— Да, но иногда люди думают, что, если ты уехал и живешь в Берлине — у тебя куча денег и все в шоколаде. Иногда даже просят на карточку перевести или за что-то заплатить.

Но у меня вопрос: «А почему ты уверен, что у меня на карточке есть такая сумма?» — «А как? Нету?» 

Я боюсь даже задавать мужу вопрос, где он берет деньги, чтобы платить за съемный домик и все остальное. Это все очень дорого.

— Была ли у вас мысль, что театр театром, но надо бы найти стабильную работу и зарплату?

— Тут такое дело, что я никогда не зарабатывала в своей жизни достаточно денег, чтобы на них существовать. Получала зарплату в Купаловском, были подработки, но прожить на это вряд ли смогла бы. Поэтому даже не знаю, что бы я делала без мужа.

Никогда в жизни не работала полноценный 8-часовой рабочий день. Конечно, думала, кем могу работать в Германии. Могу выгуливать собак, но нужна машина, чтобы их собрать, вывезти в лес, а потом по домам. Могу мыть-убирать дома, няньчиться с детьми. У меня был такой опыт, но мальчики выросли, и во мне уже не нуждаются.

Но выдержать 8 часов в «Бедронке» или в офисе — не знаю, смогу ли. Просто не умею. Утром репетиция, вечером — спектакль. Такой была вся моя жизнь.

Мне кажется, что 8-часовая работа превращает человека в робота. И ты либо сбежишь очень быстро, либо никогда из этого не вылезешь. Страшновато.

«Первым делом поехала бы на наш хутор, даже не в театр»

— Куда бы поехали, если бы завтра Беларусь стала свободной?

— Я бы взяла всех своих, и мы бы рванули на наш хутор. Там яблоневый сад, я посадила там экзотические деревья: инжир, гинкго билоба, миндаль. С ужасом думаю, что с ними сейчас?

Да, первым делом поехала бы на хутор, даже не в театр. И, конечно, на могилу папы, с которым не смогла попрощаться...

В Берлине мы живем вчетвером: я, муж, сын и мама мужа. За три года переезжали 17 раз. Пожили практически в каждом районе Берлина. И только теперь я имею некое представление об этом огромном городе.    

— Что помогает в моменте, когда кажется, что мир летит в бездну?

— В Берлине мы живем возле канала. Поэтому я беру удочку, сажусь на берегу и смотрю на поплавок. Очень успокаивает.

И даже когда не клюет, ты уже злишься на рыбу или на воду и сильную волну, проплывший мимо корабль: «Да чтоб тебя!..» В такие моменты отпускает, и кажется, что снова все хорошо.

Иногда муж приходит: «Пойдем ужинать, уже темно!» А я такая: «Нет, я пока еще вижу поплавок! А лучше дай-ка мне фонарик, я подсвечу...»

С приходом весны снова начнется мой рай рыбака. В прошлом году я ловила карпов по 2 килограмма, а вечером мы их жарили. Иногда с утра домашние раздумывали: «Что ж на вечер-то приготовить?» На что я отвечала: «Спокойно, ребята!» И через полчаса могла вернуться с таким вот карпом.

И сразу как-то понимаешь, что есть для чего жить. Тем более в Берлине килограмм карпа стоит 13 евро. А ты выловил сразу 26 (улыбается)!

Люблю собирать грибы, я уже знаю, где растут строчки, сморчки. Маринуем, консервируем, сушим, морозим. Все как в Беларуси.

А еще у меня есть бинокль, и я наблюдаю за птицами. С воронами у меня особый контакт, они все у меня — Гриши. Может, это уже звоночек (смеется)? Недавно два моих «соседа» Гриши свили гнездо, я ими любуюсь и подкармливаю.

Сейчас много странных мыслей в голове, но себя надо возвращать на землю и говорить, что да — я здесь и сейчас. Мы просыпаемся и делаем то и то. У нас такие-то планы на день. Потому что наших планов даже на месяц не знает никто.

Остается только жить своими маленькими делами, создавая собственный позитивный мир.